Александру Григорьевичу Григорьеву посвящается
Автор: Юрий Григорьев,
отец главного специалиста сектора планирования ремонтов ТЭЦ-26 ОАО «Мосэнерго» Андрея Григорьева
Александр Григорьевич Григорьев
О войне отец рассказывал очень скупо. И я теперь его понимаю. Страшно…
Тем не менее, когда были какие-то праздники, и мы всей родней собирались за столом, то отец (всегда скромный и сдержанный) как бы оттаивал и позволял себе вернуться в прошлое. Как правило, это происходило на балконе, в подъезде, где мы устраивались на перекур. Отец по своей старой армейской привычке втыкал в кончик сигареты без фильтра «Дымок» обломанную спичку. Это позволяло ему выкуривать сигарету до конца. Я тоже пробовал — у меня не получалось. Когда отец закуривал так, я знал, что будет рассказ о войне.
Война настигла отца под Киевом, в первые же дни. Служил он тогда командиром взвода охраны аэродрома. Те воспоминания, которыми поделился мой отец, произвели на меня очень сильное впечатление.
Война
«На рассвете того дня я выскочил из блиндажа от того, что загудела вся земля. Небо с востока чернело от огромного количества самолетов, которые тучей наползали на нас. Рев, гул и в мгновение ока земля вздыбилась и залилась огнем. Я потерял сознание. Когда очнулся, и как полевая мышь вытащился из земли, то аэродрома не было. Осталось только распаханное и дымящееся поле. Кто-то истошно орал сбоку. Это был рядовой Силкин. Я увидел выкатившиеся глаза, раскрытый рот и кишки, размотанные по земле перед ним. Потом опять рокот по земле. Немцы на мотоциклах объезжали то, что осталось от наших окопов и добивали раненных. Заметив, что я офицер, не стали стрелять, а бросили в кузов машины.
Плен
Очнулся я в лагере для военнопленных офицеров. Квадрат из колючей проволоки, примерно двести метров на двести. По углам вышки. У перелеска хуторок, где сидели наши «сторожа». По периметру лениво гуляют два фрица с овчаркой. И все это располагалось в чистом поле. Вот и весь лагерь…. Только сторожить некого. Мы лежали вповалку, грудами. Как скидывали с машин, так и валялись. Сами же себя и растаскивали. Похоронная команда из наших же, ежедневно утром забирала трупы и увозила на край поля. О международной конвенции мы тогда и вовсе не помнили. До этого ли? Да и куда там… Я мог только лежать на животе. Спина моя была как решето в кровавой корочке. Вода была как чудо, еды вообще не было. Мы просто подыхали. Офицеров высших чинов и легко раненных отсортировывали ближе к воротам лагеря и постепенно уводили в хутор на дознание. Кто-то уже не возвращался, а кого-то зашвыривали обратно к нам. Мы быстро поняли, что мы смертники…
Лето на Украине всегда жаркое. По лагерю пошел тиф. Надо было бежать. Наша команда состояла из семи «полуживых» человек. Решили бежать на рассвете, по росе, чтобы собакам было трудней взять след. Но всё оказалось гораздо проще, наш угол «свалка» — уже не стерегли. Запах очень тяжелый от нас исходил. Сняли часового с вышки, и собака по периметру к нам не шла. Под утро мы просто подсунули труп под колючку и поползли, кто куда смог. Помню, что за нами все-таки была охота — стреляли, но собак не спускали, вероятно, боялись, что отравятся. Потом я потерял сознание. А потом полз и полз, сколько полз — не знаю. И сколько дней прошло — тоже. Полз кустами и перелесками, полз только сумерками. Ел траву, ягоды и пил из луж.…
Спасли меня сливы. Заполз я в огромный сливовый сад и несколько дней прятался в нем, собирая упавшие ягоды ртом. Тем питался и тем счастлив был. И хотелось мне, чтобы так было всегда, потому что думал я, что уже помер…
А потом услышал канонаду. Фронт рядом. И пополз к линии фронта.
Это, оказывается, наши тогда предприняли попытку контрпрорыва.
И что ты думаешь? Выполз!
Осколки
С передовой меня вытягали наши санитары, голубчики. После операции, когда я очнулся, ко мне пришел хирург и поставил на табуретку солдатскую кружку, полную всяких железяк. Пошутил еще: «Выпить не хочешь?».
— Это что? — Спрашиваю.
— А это, голубчик, мы по твоей спине бороной прошлись, и вона сколько накопали. Ровно сто осколков, на пол кило потянет.
Подлечили меня и отправили на дознание. Всё Колымой пугали, а потом комиссовали из рядов вооруженных сил по ранению и командировали в Москву, на тыловые работы.
Так в начале войны я стал москвичом. Город, в котором судьба свела меня с Нюшей, матерью твоей».
Гость из Германии и запоздавшие награды
Отец кашлял… Врачи предписывали ему лекарства от хронического бронхита, запрещали курить, несколько раз клали в больницу. Так в больнице он и умер. Шел по коридору и вдруг упал. Было это летом 1985 года, год спустя после смерти матери и 40 лет после окончания войны. Посмертное вскрытие показало, что смерть наступила вследствие перекрытия легочной артерии инородным мелким металлическим предметом. Это был «немецкий гость», который 40 лет ехал по венам и артериям к самому сердцу солдата. Незамеченный когда-то 101-й осколок.
Незадолго до смерти, отца вызвали в военкомат и объявили, что в ответ на его запрос были подняты документы в военных архивах, из которых следует, что он имеет военные награды и состоит в офицерском звании. Но все это посмертно. И, дескать, разобраться сейчас трудно в том, что тогда, в первые дни войны происходило. Тем не менее, вручили ему юбилейные медали и орден Великой Отечественной войны. А уже после его смерти снова вызвали. Поехал я вместо него. Мне выразили соболезнование и вручили еще один орден, а также памятные наручные командирские часы.
Помню, как я приехал домой, наполнил две рюмки водкой, накрыл одну ломтиком черного хлеба и потом долго сидел и плакал…