— На пленарной сессии (в рамках РМЭФ в Санкт-Петербурге — ИФ) вы предложили подумать над идеей ДПМ ГТУ...
— Это просто идея.

— А вы будете ее сами в каком-то виде предлагать?
— Эта история не совсем наша. Это дело Минэнерго, Минпромторга. Мы не можем спасать весь мир. Мы большая, но все-таки отдельная компания. А для того чтобы проводить проекты по локализации подобного энергооборудования, нужно иметь большой «якорный» заказ. Я думаю, что его сформировать можно. Другой вопрос, каким образом повысить инвестиционную привлекательность. За последние семь-восемь лет обсуждалось множество различных вариантов. Ничего другого, кроме механизма привлечения средств через проекты ДПМ, придумано не было.

— Почему?
— Цены на газ резко не повысятся, я не вижу для этого перспектив. Если бы реформа пошла по тому пути, который обещал Анатолий Чубайс, т.е. схлопывание рынка старой и новой мощности на уровне 470–500 тыс. руб. за МВт, если бы цена на газ на европейском уровне netback была посчитана, то, конечно, сейчас были бы стимулы переводить конденсационные блоки с паросилового цикла на парогазовый. Но ничего не произошло. В настоящее время цена КОМ в первой ценовой зоне находится примерно на уровне 2011 г. на старую мощность, цена на газ растет опережающими темпами по сравнению с ценами на РСВ. Поэтому никаких экономических стимулов сегодня, чтобы проводить какую-то масштабную модернизацию, у нас нет.
Я пока вижу такой механизм, что у нас в России должна быть локализована и сделана газовая турбина, в том числе ее самые важные элементы — лопатки, камеры сгорания и еще ряд элементов, которых на сегодняшний день в России нет. Это надо делать. Чудес не бывает, никто не принесет нам эти технологии на блюдечке.

— Видите ли вы перспективы у отечественных технологий?
— Если говорить о собственных технологиях, то это 5–7 лет минимум. 2–3 года уйдет на разработку этой турбины, 2–3 года на изготовление первого образца, 1–1,5 года на обкатку, испытания, только после этого она может поступить в серию. Вот, например, история с газовой турбиной, которую делали на заводе «Сатурн» в Рыбинске, провалилась. Хотя турбину и дорабатывали, и модернизировали. Я считаю, что надо закрыть эту тему и идти другими путями, благо они есть.

— Какие тогда должны быть критерии отбора проектов на модернизацию?
— Они все очевидны. Мы говорим про модернизацию на базе газовых турбин или модернизацию в целом?
— Просто по последним заявлениям, Минэнерго сейчас занято проработкой трех вопросов связанных с модернизацией: критерии допуска к отбору, сами критерии отбора проектов, локализация энергооборудования.
— Да. При требовании по локализации у нас отпадают все проекты, связанные с конденсационными блоками. Мы останемся в паросиловом цикле на всех электростанциях ОГК, потому что никакой локализации на сегодняшний день нет. Ее можно нарисовать на бумаге, но если исходить из реалий, то мы не в состоянии производить большую газовую турбину. По всем остальным критериям попадают все ТГК, паросиловое оборудование. Оно нам понятно, оно производится в России. Мы реализуем пилотные проекты с Уральским турбинным заводом, работаем с «Силовыми машинами».
По паросиловому циклу, насколько мне известно, у нас одна турбина иностранного производства. На блоке ТЭЦ-26 «Мосэнерго», Alstom. Она покупалась еще менеджментом РАО «ЕЭС России» в блоке с газовой турбиной. Работает хорошо. Но в целом мы довольны российским машиностроением в плане паросиловых турбин. Сейчас для нас изготовлена новая турбина Т-295 под нужды ТЭЦ-22 «Мосэнерго».

— Какие еще вопросы могут возникнуть относительно критериев по локализации?
— Пока газовая турбина показывает 50–60% локализации за счет вспомогательного оборудования. А не за счет самой газовой турбины, которую привозят из Германии. Ее надо локализовать. Это задача национального значения — иметь собственную газовую турбину. Гораздо важнее, чем заниматься солнечной или ветровой энергетикой. На ВИЭ направляется куча денег в ситуации, когда нет собственной российской газовой турбины.

— Прошлым летом на фоне новостей о поставках турбин Siemens в Крым немецкая компания сообщила о корректировке работы в России. В том числе о приостановке поставок оборудования компаниям с госучастием. В то же время Siemens должен поставить для «Газпром энергохолдинга» оборудования для Грозненской ТЭС. Ставил ли Siemens какие-то новые условия в ходе переговоров? Были ли какие-то проблемы?
— Как таковых серьезных дополнительных условий они не выдвигали. Не буду раскрывать коммерческую суть вопроса, но они действительно предъявили ряд новых условий, которые нас абсолютно не пугают и не останавливают. По большому счету, им нужны от нас гарантии, что эти турбины прибудут именно в Чеченскую республику, а не куда-то еще. На сегодняшний день нами достигнут консенсус, договор подписан. Турбины уже находятся на пути в Грозный.

— Когда планируется запуск Грозненской ТЭС?
— Если не возникнет никаких проблем с доставкой их по воде, то первый блок планируем до конца года пустить, второй блок — в середине следующего года.

— Какой объем мощности «Газпром энергохолдинг» хотел бы обновить в рамках программы модернизации?
— Сейчас очень сложно сказать, пока нет четких критериев. На сегодняшний день по каждой компании («Мосэнерго», «ТГК-1» и «ОГК-2») прорабатываем по 4–5 проектов.

— А сколько заявили на проведенный недавно имитационный отбор?
— Мы заявляли порядка 40 проектов, из них прошли имитационный отбор более 20: два проекта ТГК-1, более 10 «Мосэнерго», ОГК-2 — семь проектов. При этом не прошла отбор часть проектов на Юге России, т.к. «Системный оператор» пока не дает выводить в долгий ремонт оборудование. Также мы пока не очень понимаем историю с газовыми турбинами и с требованиями по их локализации. К тому же требуется уточнить параметры по востребованности для ТЭЦ (они сейчас едины для ТЭЦ и ГРЭС, что искажает картинку), требования по выработке паркового ресурса и т.п.

— Кстати, в прошлом году «Системный оператор» не согласовал вам вывод из эксплуатации части мощностей. Какие планы по выводу у вас сейчас?
— Если будет принята программа модернизации, посмотрим, какие будут условия, и дальше исходя из этого будем принимать решения. Для нас очевидно, что, к сожалению, системно никто не хочет смотреть на ситуацию. Например, Новочеркасская ГРЭС — 65–70% потребления угля, добываемого в Ростовской области. За всем этим стоят люди. Вывод из работы 4–5 энергоблоков может привести к неблагополучным социальным последствиям. Не понимаю, почему угольные станции, находящиеся во второй ценовой зоне, получают плату существенно выше, чем те, которые находятся в первой ценовой зоне. Почему это так? С моей точки зрения, абсолютно неправильное, которое приводит к массовому выводу угольной генерации в центральной части России из работы.

— Вы предлагали повысить цены для угольной генерации в первой ценовой зоне...
— Есть такое понятие — энергетическая безопасность. Если перевести вообще все на ядерную энергетику и на газ, тогда нужно думать, что делать с этими угольными регионами. И с шахтерами. Мне кажется, правильным решением является, что угольная генерация в первой ценовой зоне должна получить преференции: или экономически обоснованный платеж, рассчитанный ФАС, или тариф, который имеют во второй ценовой зоне угольные электростанции. Конечно, потребители будут против, но, на мой взгляд, все здраво.
На одном из совещаний у министра энергетики, где обсуждалась эта тема, поднимался вопрос потребителей касательно чистой прибыли компаний «Газпром энергохолдинга». Но мы же не считаем, сколько денег зарабатывают уважаемые коллеги, которые продают металл. Тем более у нас большая кредитная нагрузка. Мы ДПМ строили на заемные денежные средства. Поэтому смотреть, какой уровень чистой прибыли, не очень правильно. Надо смотреть на уровень долговой позиции, на то, что нужно вкладывать и ремонтировать. В России одна из старейших по возрастному составу энергетика среди крупных мировых держав. Поэтому нужно серьезное, комплексное решение.

— А что сейчас с планами по переводу Новочерскасской ГРЭС на газ?
— Мы говорили, что если поставки угля будут осуществляться в таком же ключе, то, несомненно, нам придется рассматривать такой вариант. На сегодняшний день там есть газ. Семь из восьми блоков могут работать как на угле, так и на газе, мы проводили на них модернизацию. На сегодняшний день уголь поступает, нами получено заверение от всех угольных компаний, что ситуация, аналогичная прошлому периоду, не повторится. Пока деньги на перевод станции на газ не тратим.

— Рассматриваются ли подобные варианты на других угольных станциях компании?
— Нет. Только ТЭЦ-22, естественно, которая находится в Москве. Но она очень мало требует угля, уголь требуется очень высококачественный. Он весь сейчас идет на экспорт. Он очень дорогой, и мы на РСВ не очень конкурентоспособны. Поэтому ТЭЦ-22. Это в том числе желание города. Мы все-таки будем переходить на схему газ-газ. Но это никаких проблем угольщикам не доставит. Это экспортные марки.
— И тогда чтобы закрыть тему угля. Почему вы отказались от идеи покупки Рефтинской ГРЭС?
— Мы посмотрим, каким образом пройдут переговоры у наших коллег... А дальше уже посмотрим.

— В целом, какие активы были бы интересны для покупки?
— На сегодняшний день мы не видим таких.

— А, например, энергосбыты «РусГидро»?
— Сбыты «РусГидро»... Все-таки могут быть интересны. Я думал, у вас более масштабный вопрос. По генерирующим активам у нас планов нет. По сбытам, если будут продавать, будем смотреть каждый сбыт отдельно.

— Т.е. интересна именно покупка, а не участие в конкурсе на статус гарантирующего поставщика?
— Если будут конкурсы, будем смотреть по регионам. Пока ни на продажу ничего не выставлено, ни гарантирующего поставщика нигде не меняют. Пока живем в той парадигме, которая есть.

— Ну вот МРСЭН банкротится...
— Они очень долго что-то банкротятся. Мы за этой ситуацией наблюдаем. Будем мониторить ее по сбытам.

— Стоит ли сейчас на повестке выход Fortum из капитала ТГК-1?
— Я не знаю, что у Fortum на повестке.

— Т.е. вы с ними никак это не обсуждаете?
— Периодически идут предложения: «А может, вы нас выкупите, а может, мы что-то поменяем на что-то?». Но предметных разговоров пока у нас нет.

— А учитывая, что «Форум» активно участвует в конкурсах ВИЭ, и у самой ТГК-1 есть несколько ГЭС, «Фортум» не звал вас в какие-то совместные проекты в этой сфере?
— У нас не очень хорошее отношение к ВИЭ. Поэтому, зачем нас звать? Мы сами придем, если нужно будет.

— На днях НЛМК подал иск к ОГК-2 и «Совету рынка». Компания требует признать незаконным односторонний выход ОГК-2 из ДПМ на строительство Серовской ГРЭС. Почему все-таки не удалось с ними договориться?
— Исковое заявление НЛМК не имеет под собой правовых оснований и является злоупотреблением правом. ОГК-2 соблюдены все условия о замене и передаче ДПМ. В феврале 2016 года правительство РФ внесло изменения в вышеуказанный перечень, заменив в разделе ОГК-2 объект ПГУ-420 Серовской ГРЭС на блок №12 Верхнетагильской ГРЭС. Особенности механизма торговли мощностью по ДПМ предполагают в случае изменения указанного перечня приведения в соответствии с ним агентского договора и заключенных на его основании договоров о предоставлении мощности. Были реализованы все соответствующие процедуры.
НЛМК — замечательное предприятие, и, видимо, главному энергетику скучно заниматься своей работой. Вот он хочет потренироваться в юридической тяжбе или еще в чем-то. Я не знаю. Похожий суд по ТГК-2 потребителями недавно уже был проигран... Ну, давайте посудимся, оплатим юристов. Либо людям делать нечего, либо они вводят свое руководство в заблуждение. Мне сложно понять, что происходит у них в головах. Мы десять лет работаем с ДПМ, и вдруг спустя десять лет люди начинают активно бегать, суетиться. Есть условия, надо по ним работать. Все ДПМ подписали, все работает. В отрасль принесли большое количество денег. Посмотрите, какой у нас набор инвесторов — Enel, Uniper, Fortum. Частные компании, три компании с госучастием.
При всех минусах — это самая успешная реформа отрасли. Да, мы могли бы сказать, что могли бы сделать еще лучше здесь, еще лучше там, непродуманная научно-техническая политика, недоделаны были все правила, которые потом поменялись по ходу игры. Но, тем не менее, в отрасль пришли деньги, отрасль обновила порядка 30 ГВт. Пусть это относительно не так много, но и не мало. Поэтому я очень удивляюсь постоянным попыткам... Одно и то же из комиссии в комиссию.
Не рыночный механизм — ну, давайте тогда пересмотрим механизм ценообразования на металлы в России. Почему металл в России должен продаваться по европейским ценам? Электроэнергию по европейским ценам они покупать не хотят, а металл продавать — хотят. Очень странная позиция. И таких вопросов очень много. Видимо, энергетическое руководство НЛМК просто напоминает своему руководству, что они еще есть, вместо того, чтобы заниматься энергетическим хозяйством НЛМК.

— Прошлой осенью на тепловых сетях «МОЭК» в Москве произошла крупная авария. Можете в общих чертах рассказать, с каким проблемами вы сталкиваетесь в этой отрасли?
— Можно принять любой нормативный акт, любой закон, великолепный, красивый. Но пока не будут решены проблемы с долгами, ничего не произойдет. Пока к энергетикам будут приходить надзорные органы в связи с тем, что энергетики отпустили тепло, произвели продукт, доставили его до потребителя, а потребитель не заплатил, начинаем с потребителя требовать эти деньги, а правоохранительные органы приходят к нам. Вот это просто нонсенс.

— Что необходимо сделать?
— Сейчас правильные изменения произошли в законодательстве, мы их очень долго ждали. Это изменения в Жилищный кодекс, которые подразумевают возможность перехода на прямые платежи без собрания жильцов. Т.е. как только двухмесячная задолженность накапливается, уведомляется управляющая компания, и в течение месяца начинается выставление платежей напрямую жильцам. Хорошая история. Понятно, что она проблемная. Это не такое легкое решение. Кто-то оснащен приборами учета, кто-то нет. Базы для биллинга нет. Общедомовые нужды — тоже управляющая компания упрется. Но это дает нам реальный механизм давления на управляющие компании-неплательщики.
Второе — это изменения в законодательстве, которые позволили субсидиарно привлекать собственников управляющих компаний-неплательщиков к ответственности. Два решения у нас уже были. «МОЭК» добилась привлечения к субсидиарной ответственности директора управляющей компании — ООО «Каховка-Аремэкс». Второе решение в Санкт-Петербурге по привлечению городского бюджета за «Жилкомсервис №2» Василеостровского района. Я уже говорил, что это вызвало бурю эмоций в правительстве Санкт-Петербурга, но, видимо, они не до конца посмотрели изменения в законодательстве, которые произошли.
И мне кажется, что это очень сильно сейчас заставит чиновников пересмотреть свою позицию и подходы к тому, каким образом государственные или муниципальные компании должны будут платить за теплоэнергию. Теперь спрашивать с них будут более серьезно, потому что постоянно выплаты из бюджета за то, что неэффективно работают отдельные лица, будут вызывать вопросы. Понятно, что мы ожидаем, что на нас свалится куча проверок и всего прочего. Мы их ждем, но, тем не менее, мы отсудились, законодательство все четко и ясно это все отписывает. И это позволит в каком-то виде работать дальше с дебиторской задолженностью.

— Что-то еще?
— Возможность приостанавливать подачу горячей воды. Что это такое, что мне вообще ничего нельзя сделать?! А если это неотключаемая группа потребителей, введите для них финансовые гарантии. Пусть получают банковскую гарантию, размещают деньги на аккредитив, и пожалуйста, их никогда не отключат.
Что касается аварии на теплосетях. Это неприятные вещи, они происходят. Энергетика — это высокотехнологичная отрасль. Инциденты случаются. Прорвало магистраль, это всегда заметнее, чем авария на разводящей сети. Мы на основе аварий пересматриваем подходы к формированию инвестиционной программы. Смотрим, каким образом ее формируем. Вносим определенные изменения, исходя из той аварийности, которая у нас наблюдается.

— Сколько инвестиций потребуется «Газпром энергохолдингу» в тепловые сети?
— По «МОЭК» стандартная программа. Если не брать техприсоединение, то это 13–20 млрд руб. в зависимости от года.

— Тариф это покрывает?
— Да, тариф это покрывает. Здесь вопрос в том, как перераспределять эти деньги. Вкладывать в ЦТП, вкладывать в магистрали или разводящие сети. Несомненно, аварий в разводящих сетях больше, но они локальные. До этого у нас была большая программа, мы перекладывали магистрали. Сейчас переориентировались на разводящие сети. Мы видим статистику. Все время это анализируем. Сейчас мы внесем определенные коррективы. Подумаем над тем, что все-таки к магистралям надо еще раз вернуться, посмотреть наши узкие места.

— Что по другим компаниям?
— По Санкт-Петербургу совершенно очевидно, что тарифа недостаточно. Тут у нас инвестпрограмма 2 млрд руб. Просто смешно. Гигантское количество повреждений. Обсуждаем с городом уже лет шесть различные механизмы. Ни разу не дошли ни до чего конкретного. Сейчас попробуем «с земли» — договориться с ГУП ТЭКом, и уже поднимать наши предложения наверх. Сверху вниз точно ничего не работает, не знаю, почему. Но вариантов 10–15 мы обсуждали с городскими структурами, к сожалению, кроме эмоциональных заявлений с обеих сторон, которые только вредят процессу взаимодействия... Когда нам говорят, что ваша компания стоит 1 рубль, мы вынуждены что-то отвечать.

— У вас только в Санкт-Петербурге такая напряженная ситуация?
— Дело в том, что у нас с губернатором Санкт-Петербурга никаких разногласий нет. Мы разговариваем, предлагаем варианты. Он слышит нас, принимает варианты, передает в проработку. И в проработку это сваливается на вице-губернаторов, с вице-губернаторов еще вниз. И все, мы встаем. Просто у нас нет слов. Скажите нам, что вы сами хотите. При том, что у всех есть озабоченность, понимание. В прошлом году активно дискутировалась проблема, громкие заявления делались из телевизора. Но от того, что кто-то сделал громкое заявление, ситуация с надежностью энергоснабжения Санкт-Петербурга не улучшится никаким образом.
Почему в «МОЭК» инвестпрограмма 13 млрд руб., а здесь два? Почему город не хочет переходить на физический метод разнесения затрат, хотя ему уже было дано указание ФАС еще в 2016 году? Уже было решение Минэнерго, решение суда, но город продолжает волюнтаристски устанавливать тарифы на тепловую энергию, хотя не имеет на это право. Удельные расходы считает Минэнерго. И оно направило в город удельные расходы на выработку тепла. Город просто ими пренебрег. Насколько мне известно, одно или два предупреждения от ФАС уже приходило в местное управление. Это такой парадокс: вместо того, чтобы совместно решать проблему, люди на среднем уровне формируют эту проблему.

— А по ОГК-2?
— У нас в ОГК-2 есть небольшие объемы отпуска тепловой энергии. Но за счет того, что 98–99% выручки мы получаем с оптового рынка электроэнергии, тепловой отпуск не столь принципиален, хотя мы это видим, мы этим занимаемся. В том же Троицке серьезные проблемы с теплосетевой компанией. Сейчас мы ищем ее собственников. Такое поручение службе безопасности я дал. У нас есть подозрение, кто является реальными собственниками этой компании. Мы их найдем. Уголовное дело уже возбуждено по факту того, что теплосетевая компания не доносит до ресурсоснабжающей (т.е. до нас, до Троицкой ГРЭС) те денежные средства, которые она собирает с населения. Я знаю, что собственники знают, что я знаю, кто собственники. Мы будем писать в правоохранительные органы, просить активнее заниматься этой проблемой.
Так что Петербург не единственный. Но здесь большая проблема в отличие от Москвы, например, в том, что здесь очень высокий уровень грунтовых вод. Зачастую сети фактически лежат в болоте. Если в Москве очень высокий уровень предизолированных труб, то в Санкт-Петербурге ситуация кардинально отличается. Поэтому здесь нужна большая, масштабная инвестиционная программа. Мы все свои обещания выполнили, но, к сожалению, местный комитет по тарифам не выполняет те обещания, которые на себя берет. Мы вложили более 10 млрд руб. в тепловые сети Санкт-Петербурга, пока не дошли до того, что даже текущие платежи осуществлялись крайне негативно. Правда, вот прошлый год — первый год, когда наконец-то город снизил дебиторскую задолженность. Мы ему благодарны за это. Но это только начало большого пути.

— Вы в том числе поэтому пока не хотите заявляться на альтернативную котельную в Москве и Санкт-Петербурге?
— Я бы все-таки экспериментировать на Москве и Питере не стал. Мы в Апатитах Мурманской области предложили попробовать альткотельную. Сначала нужно по другим регионам откатать два-три года, а потом уже думать, стоит или не стоит.

— Пара международных вопросов. ТЭС Панчево в Сербии. Что сейчас с этим проектом?
— Выбран генподрядчик. Выбрано основное оборудование. Ведется проектирование. Создается компания генподрядчиком на территории Сербии. Поэтому все двигается вперед.

— У вас также были планы по строительству электростанции в Китае.
— Все примерно в той же стадии. Мы ведем переговоры. Сейчас будем разрабатывать ТЭО. Пока это планы, далекая перспектива.

— А какие обсуждаются варианты?
— Там есть несколько предложений. Мы смотрим, они все сильно отличаются. Я пока глубоко не погружался, над этим замы работают. Все так достаточно сложно и детального уровня проработки нет.

— Основная задача этого проекта — обеспечить рынок сбыта для «Газпрома»?
— Нет. Смысл в том, что Китай активно хочет избавляться от угольных станций. И улучшать экологию. Очевидно, газ выигрывает у угля с точки зрения экологии. Поэтому они думают над проектами новых, современных парогазовых электростанций.

— Сколько может составить мощность китайской электростанции?
— 900 МВт — одна из станций, которые сейчас обсуждаются.

— Т.е. у разных проектов разные конфигурации?
— Да.

— И есть ли или планируется какая-то опционная программа в «Газпром энергохолдинге»?
— Опционной программы нет, и пока не разрабатываем.

— Идея IPO «Газпром энергохолдинга» тоже пока не актуальна?
— На сегодняшний день стоимость компании, которая есть на рынке, совершенно не отражает фундаментальную стоимость. Хотя мы видим, что наша компания воспринимается очень хорошо. Мы провели облигационное размещение ОГК-2. Под 6,9% на 3 года. Это лучшее размещение в России.

— Что касается дивидендов. Получается что сейчас после завершения программы ДПМ начнется почти сразу программа модернизации, и те средства, которые компания могла бы направить на дивиденды, уйдут на финансирование проектов модернизации?
— Я бы не сказал, что они могли бы быть направлены на дивиденды. Мы эти средства направляли бы на погашение долга. Потому что ДПМ всего десять лет, а после мы скатываемся в рынок старой мощности, в 120–130 тыс. руб. за МВт. У нас начинает падать EBITDA, а если долг остается прежним, то соотношение долг/EBITDA будет стремиться к бесконечности, что приведет к финансовой неустойчивости компании. Поэтому денежные средства от ДПМ идут на погашение кредитов. Ну, и частично на выплату дивидендов. Если будет ДПМ-штрих, то свободный денежный поток мы направим на реализацию новых инвестпроектов. Но естественно мы говорим о том, что дивидендные выплаты мы сохраним.

— Какой размер выплат планируется за 2017 г.?
— Мы рассматриваем на уровне 25% по РСБУ.

— По всем компаниям?
— По всем, за исключением «МОЭК». Рынок только начал воспринимать «МОЭК» как финансово устойчивую компанию. Может быть, в следующем году «МОЭК» заплатит дивиденды.
— А за 2018 г.?
— Мы стремимся соблюдать баланс между дивидендами, долгом и инвестициями.

— Есть ли какие-то планы по заимствованиям?
— У нас все только в рамках снижения ставок. Мы целенаправленно снижаем долг.

— Каков будет размер инвестпрограммы на 2018 г.?
— По нашим ожиданиям, инвестиционная программа составит порядка 80 млрд руб. Нам нужно завершать обязательства в рамках ДПМ, в том числе по Грозненской ТЭС, запуск которой планируется в конце 2018 года. Также это инвестиции в теплосетевой комплекс «МОЭК», в том числе большой объем технологических присоединений потребителей, реализация различных проектов модернизации.
У «Мосэнерго» основной проект — это модернизация ТЭЦ-22, блок Т-250. Туда идут основные средства инвестпрограммы. По ТГК-1 — модернизация Верхнетуломской ГЭС. Кроме того, по ОГК-2 еще не закончили расчеты с «Кварцем» за китайский энергоблок на Троицкой ГРЭС.